raf_sh

По-новогоднему разбирая завалы старого имущества, которое обыкновенно полагается выкидывать из окошка, обнаружил начало давно замысленного перевода оденовского металога к телепостановке «Волшебной флейты» Моцарта. В чуть-чуть доработанном виде и выставляю это здесь для памяти. Пока неведомо, последует ли продолжение. Некоторые подробности и разъяснения — в примечаниях.

из Уистана Хью Одена

Металог к опере «Волшебная флейта»

(Строки, написанные в честь двухсотлетия Моцарта, 1956. Должны произноситься певцом — исполнителем партии Зарастро.)

Маэстро, придержите бег рулад:
Вознегодует только ретроград,
Что юный Принц слегка вздремнуть прилег,
Пока Зарастро ставит металог.
Ведь этот жанр сегодня не во зло,
Пусть Аристотель или Буало
Его презрели — в наши времена
Заминка, разумеется, нужна —
Поскольку, воцарившись, Бог Реклам
По-оссиански надиктует нам
(Прервав объятья, диалог, куплет),
Что покупать — а что, напротив, нет.
Не то чтобы я продвигал товар,
Который вам украсит кухню, бар —
Отнюдь: надеюсь я на благодать
Восславить Моцарта, а не продать.
Вольфганг явился в наш бессрочный ад
Из Зальцбурга, две сотни лет назад;
Монархов было больше, чем машин,
И атеизм не достигал вершин.
(Нью-йоркцу не постигнуть без труда,
Что вынуждало Гения тогда
Пред клириком без шляпы представать —
Зато не сам он заправлял кровать.)

История искусств, как и людей,
Не палиндром — и где тот чародей,
Что нам вообразить поможет слух
Эрцгерцогских времен?! Культуры дух
Освоил «Флейту», но не знал «Кольца».
Век ждал очередного образца.

...

Октябрь 1955 (перевод 13.08.2016 — 02.01.2021)

________________________________________

( Примечания... )

из Уистана Хью Одена

во славу известняка

И если он образует пейзаж, по которому мы, нестойкие,
    Постоянно тоскуем, то это скорее затем, что
Растворяем в воде. Приметь округлённые склоны
    С верховым ароматом тимьяна, и ниже —
Тайны скрытых пещер и протоков; расслышь ключи,
    Что журчат отовсюду, смеясь,
Наполняя себе озёра для рыбы, врезая
    Небольшие ущелья с обрывами для развлечения
Мотыльков или ящериц; да, изучи этот край
    Расстояний недолгих и замкнутых мест —
Что быть может подобнее Матери, приличнее фоном
    Её сыну игривому — лежит, привалившись
К прогретой солнцем скале, не сомневаясь,
    Что любим — несмотря на проступки; деянья его — лишь
Продолжения чар? От размытого сброса
    До храма на вершине холма, от проступающих вод и до
Полноправных колодцев, от зарослей к винограднику —
    Прихотливый и дерзостный путь, но по силам
Даже детским стремлениям быть заметнее братьев —
    Пусть дразниться, ласкаться — но быть.

Так следи за ватагой соперников — тех, что по двое, по трое
    Вверх и вниз продвигаются между домами, порой
Взявшись за руки — но никогда, слава Господу, маршем; или,
    Примостившись в тени на площади в полдень, ведут
Многословные речи, настолько друг с другом знакомы,
    Что не ждут разглашения неких секретов; таким
Не постичь божества, чьи гневные вспышки — в высотах морали:
    Не уладишь умелой строкой, не задобришь
Авентюрой удачной; отведав податливость камня,
    Не познали они, что значит сокрыть свои лица во страхе
Перед кратером, чьей пылающей ярости не утолить;
    Приспособлены к местным нуждам долин,
Где всё достижимо пешком, где всё в пределах касания,
    Их глаза никогда не глядели в безмерность пространства
Сквозь узор гребешка кочевника; от рожденья счастливы,
    Ноги их никогда не встречались с грибами
И уродцами джунглей — монструозными формами жизни,
    От которых, хотелось надеяться, мы далеки бесконечно.
В общем, если один из них отправляется спать, голова его
    Всё же мыслит практически: стать сутенёром,
Подзаняться продажей фальшивых бриллиантов, сломать фантастический тенор
    Ради звучных эффектов, способных обрушивать дом — с каждым может случиться такое,
Кроме лучших и худших из нас...
                                                Потому-то я полагаю,
    Что ни лучший, ни худший не задерживались здесь с пребыванием, в поиске
Невозделанных пажитей, где красота не настолько абстрактна
    И где свет не настолько бесстыден, и значение жизни
Повесомей, чем пылкость случайных соитий. "Приди!" — возглашали обломки гранита,—
    "Как уклончив твой юмор, как случайны
Поцелуи твои, даже нежные; как окончательна смерть." (Кандидаты в святые
    Ускользали, вздыхая.) "Приди!" — мурлыкали глины и гальки,—
"Здесь, на наших равнинах, простор для армейских манёвров; реки
    Ждут смиряющего, и рабы готовы воздвигнуть могилу твою
В грандиозном классическом стиле: податлив человек, как земля — и обоих
    Есть нужда изменить." (Претенденты на Цезарство встали и
Удалились, грохнув дверями.) Но воистину дерзких манил
    Древний глас, бесстрастный океанический шёпот:
"Я — одиночество, что не просит и не обещает,
    Сим дарую свободу тебе. Любви не существует,
Есть лишь облики зависти. Все они — только печаль."

    Дорогой мой, они были правы, голоса —
И пока ещё правы; земля эта — вряд ли гостеприимный
    Дом, как кажется, и покой её — не исторический лад, где
Всё уже решено навсегда, — а задворки,
    Разорённая периферия, она
Пробивается к внешнему миру посредством туннеля, с какой-то
    Обносившейся жалобой... Так? — Не совсем:
Есть гражданская ноша, которой, противореча себе,
    Не оставит она: подвергать сомнению
Всё, что ясно Великим Державам; тревожить в нас правоту. Поэт,
    Обожаемый за усердный обычай именовать
Солнце солнцем, а разум свой Лабиринтом, оказывается смущён
    Мрамором этих статуй — они опровергнуть готовы
Антимифологический миф его; беспризорников стайка,
    Погоняя учёного мужа вдоль очерепиченных колоннад
Своим бойким докучным зуденьем, омрачает влеченье к тончайшим
    Аспектам Природы; укорён здесь и я — а за что
И насколько, ты знаешь. Не терять же времени, не быть пойманным
    Или брошенным, нет! походить
На зверей, повторяющих только себя, на вещи вроде воды
    Или камня, чья деятельность предсказуема — вот
Наш молитвенник — главнейшей отрадой в нём музыка,
    Извлекаемая где угодно, невидимая
И не пахнущая. Поскольку нам приходится ждать
    Смерти как неизбежности — мы, несомненно, правы; но если
Искупимы грехи, и тела восстанут из мёртвых, то
    Воплощения вещества
В невинных атлетов, в жестикулирующие фонтаны,
    Сотворённые лишь для забавы, намекают ещё и на то, что
Блаженные не озаботятся взглядом, которым их озирают —
    Что скрывать им. Дорогой мой, конечно, во всём этом я
Недостаточно смыслю, но когда попытаюсь представить очертания безупречной любви
    Или будущей жизни — слышу лишь бормотание
Подземельных ключей, вижу лишь известняковый пейзаж.


May 1948
(перевод 26.05.2016)

( оригинал, материалы, примечания... )

Я хотел перечитать свой старый (2008 г.) перевод статьи Джеффри Харта об Уистене Одене (http://www.slovesa.be/index.php/comptes-rendus-de-livres/38-comptes-rendus-de-livres/62-how-good-was-auden.html), но этот сайт сейчас недоступен. Поэтому повторяю текст здесь, чтобы легче было находить.

См. также:
http://raf-sh.livejournal.com/422985.html
http://raf-sh.livejournal.com/441512.html


How good was Auden?
by Jeffrey Hart
Review of Prose & Travel Books in Prose & Verse. Volume I: 1926-1938 by W.H. Auden
The New Criterion, Feb 1997 (http://www.newcriterion.com/articles.cfm/howgoodwasauden-hart-3394).

( перевод статьи, с англ. ... )

из Уистана Хью Одена

модель

Читать по ладоням, почеркам, лицам —
      Есть род перевода: глядящий солидно
            Джентльмен — возможно, влеком к девицам
      Излишне юным; насупленной школьнице,
            Быть может, нестерпимо хочется-колется;
Но по старой леди — всё главное видно.

Роршах и Бине здесь не огласят
      Больше, чем очевидное "жива, здорова" —
            Поскольку, когда вам восемьдесят,
      Даже крошечная отметина жадности
            Отдаёт вас на милость жалости,
А штришок отчаяния — добивает сурово.

Пилось ли шампанское из её туфелек, была ли для слуг
      Образцом прилежания — за что прославлялась
            В приходских кругах, или нещадно супруг
      Её тиранил; теряла ли сына —
            Теперь уже всё едино.
Она пережила, приняла, состоялась.

Так что вперёд, художник — дари ей буковые леса
      Или рисовые поля, трущобы или вольную реку,
            Можешь подсвечивать или затемнять небеса,
      Фоном — красный кирпич или зелёный шёлк —
            Она придаст окружению толк,
Взгляд притягивая к главному: к человеку.

? лето 1942
(перевод 27.04.2011)


( оригинал... )

из Уистана Хью Одена

прощай, полдень

Карло Идзо

( читать дальше, + оригинал и примечания... )

Уистан Хью Оден

Путешествие в Исландию


Всякий путник возносит молитву: "Избавь меня
от встречных врачей", каждый порт имеет морское имя;
безгородость, ржавчина, скорбь,
и Север значит: Отвергнуть.

Эти долы — навек для охоты на пленников стужи,
и повсюду: белые крылья бьются и реют;
под бушующим флагом любитель
островов наконец удостоен увидеть

очертания скромной надежды, поближе к сиянию
ледника; стерильные юные горы, резкие
сумасшедшим северным днём, у реки —
опахалообразный нарост песка.

В общем, пусть горожанин найдёт здесь природное диво:
перегибы лощин, струи пара из трещин
скалы, и скалу, и каскад, омывающий
скалы, и птиц среди скал;

сочиняющий прозу — и синодик мест для осмотра,
здесь развалины церкви, где епископ попался в мешок,
ванна хронографиста, крепость, где
злодей ужасался тьмы,

обреченного вспомним, упавшего с лошади, в стоне:
"Как прекрасны холмы. Я не хочу уходить",
и старуху на исповеди: "Тот, кого я любила
больше всех — для него я худшей была."

Отступила Европа, и это — остров, он должен
быть убежищем, где привязанность мёртвых доступна покупке
теми, чьи сны уличают их: вы
злонамеренно живы; и бледность

от излишне горячечных поцелуев чиста в сей пустыне.
Но разве... как могут... когда мир — ложь и лжив?
Узкий мост над ущельем,
малютка-дом под утёсом —

подходящий Пейзаж для ревности провинциальной:
ненадёжная клятва у межевого камня,
при свидетельстве верхового туземца
там у озера, на вьючной тропе,

чья кровь продвигается по-воровски, украдкой,
задавая все наши вопросы: Где же присяга? Когда
совершить возмездие? Кто мне противостоит?
Почему я всегда одинок?

Нет у времени излюбленного предместья, черты здешних лиц
не от юных, о ком позаботиться всякий желает;
его обещания — лишь обещания, сказочный
край, беспристрастно далёкий.

Все потоки полны слезами: снова водитель
натянул перчатки — и в снежной буре слепящей начинает
свою роковую гонку, и снова какой-то писатель,
застонав, бросается к своему занятию.


Июль 1936


( оригинал... )

Уистан Хью Оден

Нет, Платон, нет


Не мог бы себе представить
наихудшего, чем оказаться
развоплощённой Душой,
бессильной жевать и глотать,
прикасаться к предметам,
вдыхать луговые запахи,
внимать словам и мелодиям
и вглядываться в даль.
Нет, Бог поместил меня точно
туда, куда сам я хотел бы:
в подлунный весёлый мир,
где женщины Мы и мужчины,
и даём Имена вещам.

Но я способен понять,
что данные Мне от Природы
органы, скажем — железы,
что трудятся круглые сутки
без всякого возмущения
на благо Моё, Хозяина,
моей приемлемой формы
(пусть и не даю им приказов,
не зная их языка),—
мечтают о лучшей жизни,
чем та, что вели доселе:
и вправду, возможно, Тело
возносит молитвы о смерти —
чтобы добиться свободы
и стать Материей вольной.



Май 1973


( оригинал... )

Уистан Хью Оден

Послание Зверям


Нам, тем, кого с самого мига
явления в мир, начинает
снедать тревога,

кто редко знает наверное
свои намерения,
а то и знать не желает,—

какая радость понять,
пусть не видя вас и не слыша,
что вы где-то здесь,

хотя и не всякий из вас готов
дарить нам внимание,
пока не приблизимся слишком.

( читать дальше, + оригинал... )

Уистан Хью Оден

Праздные короли


В дни Великих Торжеств королям выпадала прогулка:
Волны светлых волос украшались, сверху корона,
И упряжки белых быков их везли церемонно
На виду у народа. Провозглашались гулко
Имена полусказочных предков: Хлотарь, Хильперик,
Хловис, Теодорик, Дагоберт, Хильдерик —
То была благородная кровь, неразрывным током
Нисходящая к детям (коль верить подправленным строкам)
От морских божеств и чудовищ: от всей цепочки
Судьбы Франков (крещёных) зависели ненароком.
И хотя понятно, что это, скорее, игра,
И хотя понятно, откуда дуют ветра,
И что важно лишь слово Мажордома Двора,—
Мажордомы — наместники. (Гримоальд захотел
Управляться без них — его жизни положен предел.)
До вечерней зари был триумф царя-одиночки,
И гремели фанфары, и вымпелы хлопали шёлком
На ветру и, ликуя, роды кричали "ура".

Но когда опускалась тьма соответственно срокам,
Их вели в покои и запирали с толком,
Охраняя прилежно, чтоб короли не дерзнули
Убежать, или страннику лишнего не сболтнули,
А могли бы только печать прилагать к декретам,
Прочитать не умея. Но пива и мяса вдоволь,
И девиц. От обжорства — или гонимы роком —
Умирали юнцами: до двадцати их доля.

Ну не жертвы ль политрепрессий? И хватит об этом.


1968


( оригинал... )

Уистан Хью Оден

Заметки на полях (IV)

IV


Берцовые кости животных,
выдаваемые за мощи никогда
не живших святых, всё же

заметно блаженнее портретов
тех завоевателей, что,
к несчастью, существовали.

. . .

( Marginalia (IV), читать дальше... )