Уистан Хью Оден "Две песни для Хедли Андерсон"

[raf_sh]

две песни для Хедли Андерсон

I

Остановите маятники. Кто поближе — брось
Псу, чтоб не лаял, позанятнее кость.
Пусть замолкнут рояли. Барабанный гул.
И да выносят гроб. И да замрет караул.

И пусть, кружась, самолеты под собственный стон
В небесах намалюют, что Умер Он;
Пусть нацепят креп голубям городским,
И пусть черные краги раздадут постовым.

Он мне был — все ветра с четырех сторон,
Моих будней морока, мой утренний сон,
Мои полдень и полночь, мотив и слова;
Любовь, ты не вечна — я была неправа.

И не надо звёзд, сбейте их по одной;
Разделайтесь с солнцем, облаками, луной;
Океан расплещите, сметите лес.
Ничего не нужно: ведь Он исчез.

II

Где в июльской долине у края земли
Вдоль реки многоводной мы с Джонни брели —
Там цветы обнимались и птицы вились,
И в нежнейшей любви друг другу клялись.
Я шепнула: "О Джонни, как мила их возня", —
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.

И другое я помню: Сочельник настал,
Мы ходили на благотворительный бал,
И оркестр гремел, и сверкал паркет,
И мне стало так гордо — лучше Джонни здесь нет;
"Протанцуем в обнимку до нового дня!"
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.

Позабуду ли вечер я в Гранд Опера?
Там волной жемчуга, и алмазов гора,
Были платья роскошны — не хватит слов,
И струилась м́узыка из всех углов.
"Я в раю, о мой Джонни", — шепчу, семеня...
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.

Был прекрасен мой Джонни что вишня в цвету,
Строен — Эйфеля башня, видать за версту,
А когда на аллеях пульсировал вальс,
Мне улыбка его прямо в сердце лилась;
"Мы поженимся, Джонни, наше счастье храня?"
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.

Ты вчера мне явился властителем сна:
Солнце в левой руке, ну а в правой — Луна,
И синели моря, зеленели луга,
Но дорога к тебе — бесконечно долга;
Звезды сверху глядели, в тамбурины звеня...
Помрачнел ты, как туча, и ушел от меня.


Все мои переводы из У. Х. Одена


http://www.npr.org/programs/death/readings/poetry/aude.html

TWO SONGS FOR HEDLI ANDERSON
in
Selected Poems of W.H. Auden
by W. H. Auden
Vintage

I

Stop all the clocks, cut off the telephone,
Prevent the dog from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.

Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling on the sky the message He Is Dead,
Put crêpe bows round the white necks of the public doves,
Let the traffic policemen wear black cotton gloves.

He was my North, my South, my East and West,
My working week and my Sunday rest,
My noon, my midnight, my talk, my song;
I thought that love would last for ever: I was wrong.

The stars are not wanted now: put out every one;
Pack up the moon and dismantle the sun;
Pour away the ocean and sweep up the wood.
For nothing now can ever come to any good.

II

O the valley in the summer where I and my John
Beside the deep river would walk on and on
While the flowers at our feet and the birds up above
Argued so sweetly on reciprocal love,
And I leaned on his shoulder; 'O Johnny, let's play':
But he frowned like thunder and he went away.

O that Friday near Christmas as I well recall
When we went to the Charity Matinee Ball,
The floor was so smooth and the band was so loud
And Johnny so handsome I felt so proud;
'Squeeze me tighter, dear Johnny, let's dance till it's day':
But he frowned like thunder and he went away.

Shall I ever forget at the Grand Opera
When music poured out of each wonderful star?
Diamonds and pearls they hung dazzling down
Over each silver and golden silk gown;
'O John I'm in heaven,' I whispered to say:
But he frowned like thunder and he went away.

O but he was fair as a garden in flower,
As slender and tall as the great Eiffel Tower,
When the waltz throbbed out on the long promenade
O his eyes and his smile they went straight to my heart;
'O marry me, Johnny, I'll love and obey':
But he frowned like thunder and he went away.

O last night I dreamed of you, Johnny, my lover,
You'd the sun on one arm and the moon on the other,
The sea it was blue and the grass it was green,
Every star rattled a round tambourine;
Ten thousand miles deep in a pit there I lay:
But you frowned like thunder and you went away.


http://en.wikipedia.org/wiki/Hedli_Anderson
Хедли Андерсон (1907–1990) — английская актриса и певица.

Примечания к первому стихотворению

http://en.wikipedia.org/wiki/Funeral_Blues :

The poem, commonly known by its opening words, "Stop all the clocks," exists in two very different versions: the original version in five stanzas, and the 1938 final version in four stanzas. The latter form was recited in the film Four Weddings and a Funeral. The original five-stanza version was a parody of a poem of mourning for a political leader written for the verse play The Ascent of F6, which Auden wrote with Christopher Isherwood in 1936. Both the original and the later version share the first and second stanzas, but the endings are entirely different.

("Погребальный блюз". Стихотворение, общеизвестное по первой строке "Останови все часы", бытует в двух очень разных версиях: оригинальная версия в пяти строфах, и финальная версия 1938 г. в четырех строфах. Последний вариант цитировался в фильме "Четыре свадьбы и одни похороны". Начальная пятистрофная версия была пародийным траурным стихотворением в память политического лидера, написанным для пьесы в стихах "Восхождение на Ф-6", которую Оден написал вместе с Кристофером Ишервудом в 1936 г. В обеих версиях совпадают первая и вторая строфы, но концовки решительно различаются.)


Первое из двух стихотворений переводилось на русский язык неоднократно. В англоязычном мире оно широко известно, цитируемо, обыграно в кино ("Четыре свадьбы и одни похороны", 1994, с Хью Грантом) и на эстраде — и даже, положенное на музыку, время от времени выполняет ритуальные функции. Привожу ниже три перевода, а затем некоторые свои соображения.


Перевод Иосифа Бродского:

Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.

Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах "Он мертв" над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики - в перчатках черных пусть.

Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.

Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.


Перевод Елены Тверской:

Похоронный блюз

Часы не бейте. Смолкни, телефон.
Псу киньте кости, чтоб не лаял он.
Молчи, рояль. Пусть барабаны бьют,
Выносят гроб, и плакальщиц ведут.

Аэропланы пусть кружат, скорбя,
Царапая на небе: "Нет тебя".
Наденьте черный креп на белых голубей,
Поставьте в черном постовых средь площадей.

Он был мой Юг и Север, Запад и Восток,
Мой каждодневный труд и мой воскресный вздох.
Мой полдень, полночь, речь и песнь моя.
Я думал, навсегда любовь. Ошибся я.

Не надо больше звезд - снимите все с небес,
Пролейте океан и вырубите лес,
Луну сорвите вниз и Солнце бросьте мгле:
Ни в чем теперь нет смысла на земле.


перевод Александра Ситницкого:

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ БЛЮЗ

Часы останови, пусть телефон молчит,
Дворняга пусть над костью не урчит,
Дробь барабанов приглушили чтоб,
Дай плакальщицам знак, и пусть выносят гроб.

Пусть банты черные повяжут голубям,.
Аэроплан кружа пусть накропает нам
Со стоном - Мертв, и, умножая грусть,
Регулировщики в перчатках черных пусть.

Он был мой Запад, Север, Юг, Восток,
Воскресный отдых, будних дней итог.
Мой полдень, полночь, песня, болтовня.
Я думал - навсегда. Ты опроверг меня.

Не нужно звезд, гаси их по одной,
С луной покончи, солнце - с глаз долой!
И, выплеснув моря, смети, как мусор, лес.
Добра теперь не жди, смотря на нас с небес.


1) Из трех переводчиков только Елена Тверская (очень удачный, по-моему, перевод) поддержала синкопическую, блюзовую линию оригинального стихотворения. Бродский и Ситницкий решили перевод в ямбическом метре, казалось бы, заданном первой строкой. Бродский провел мощный шестистопный ямб с цезурой на третьей стопе от начала до конца, создав великолепную читабельную вслух фоническую структуру со свойственным ему блеском. Результат, в целом, впечатляет. Ситницкий в поиске соответствия оригиналу выбрал разно-(пяти-шести-)стопный вариант, который, откровенно говоря, не произвел на меня благоприятного воздействия ввиду мелодически неубедительных перескоков с 5 на 6 и обратно.

2) Когда-то я задумал взяться за этот опус именно потому, что единственный знакомый мне перевод (Бродского) игнорировал блюзовый ритм, и, всякий раз, перечитывая исходный текст, я припоминал об этом. Кроме того, у Иосифа Александровича выделились несколько мест, не вполне адекватных оригиналу в смысле поэтики ("и лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть", "местоимений сплав", "слей в чашку океан") или недоработанных ("свой объясняя вой", "мой выходной восторг"). В таких случаях ("сила прежняя в соблазне") возникает некий импульс... Возможно, в подчеркивании блюзовости я потом даже переборщил. Затем, несколько лет назад, в издании "Век перевода" я увидел и работу Е. Тверской.

3) Очень существенный момент: все приведенные переводы (и многие англоязычные комментарии к Одену) подразумевают, что речь в этом стихотворении ведется от первого лица мужского рода. Но, вероятнее всего, Оден имел в виду именно женщину. Ведь обе песни написаны для исполнения Хедли Андерсон. Я тоже долгое время ошибался, пока один уважаемый человек не открыл мне глаза (если он сам того пожелает, я его назову). Эта подробность дала новый толчок к завершению работы. Заодно я перевел и второе стихотворение из этой пары, о котором раньше не знал.

4) В двух из трех упомянутых переводов mourners трактуются как плакальщицы (Бродский, возможно, имеет их в виду косвенно). Думаю, что в данном контексте это просто "скорбящие", т.е. присутствующие на похоронах. Сам я этот момент опустил по иным соображениям.

5) И в этих и в других переводах первая строка обычно кончается на "телефон", а вторая на "он". Мне это показалось уже чересчур для новой версии, и телефон я отрезал напрочь, силовым методом. Ситницкий же задвинул телефон вглубь строки и воспользовался неплохой глагольной рифмой, но заметно исказил смысл (от собаки требовалось, чтобы она не лаяла, а урчать пусть себе урчит). И, кстати, почему "дворняга"? Ставлю пару шиллингов, что это была вполне породистая английская собака.

6) Перевод Ситницкого удивил также лихим введением дополнительного персонажа, причем на высокой должности: "Ты опроверг меня", "И, выплеснув моря, смети, как мусор, лес. / Добра теперь не жди, смотря на нас с небес." Во втором отрывке еще и трудно разобраться, кто и какое действие должен проделать.

Кусочек "Аэроплан кружа пусть накропает нам / Со стоном - Мертв..." очень понравился (отсутствие запятых вокруг "кружа" отнесем на счет корректора того сайта), но дальнейшее "...грусть, / Регулировщики в перчатках черных пусть" выглядит скопированным, сознательно или бессознательно, у Бродского. Впрочем, датировки обоих переводов я пока не знаю. Возможно, что это Бродский скопировал у Ситницкого.

Comments

[alsit25.livejournal.com]

естественно, если бы было убедительно , Вы бы так не перевели. Комментарии эти не диалог, а обсуждение результата труда друзьями ( фрэндами). Попробуйте защитить свой текст. Или забаньте , тогда одни комплименты останутся, с критикой конструктивной отдельных строчек и запятых. запятые у себя я поставлю, спасибо.

[raf-sh.livejournal.com]

Я подумаю над Вашим советом.

[alsit25.livejournal.com]

спасибо. но я предпочитаю говорить о содержании стишка сначала, а потом переходить к ритмике и звуковым эффектам . И не люблю обсуждать одно слово годами , как это делают несомненные эрудиты на Веке Перевода , который я очень не люблю за поточную поэзию и ценность справочника по именам зарубежных поэтов, как это было отмечено однажды в беседе двух комментаторов с халтурщиком Кружковым в ИЛ.

[raf-sh.livejournal.com]

Я не допускаю в своем журнале оскорблений по отношению к другим посетителям. Watch your language, иначе Вы станете первым за 6 лет "забаненным" из не-ботов.

[alsit25.livejournal.com]

Это про халтурщика? Прошу прощения у Григория Михайловича и у Вас , его Обелиски моя настольная книга, как и вся его проза.Но ,к сожалению, у меня есть основания для этого ярлыка, в части переводческой. Я просто пытаюсь понять, почему такое делает умнейший человек. Еще более удивительный парадокс - случай М.Гаспарова.. Но постараюсь не употреблять сильных выражений , следуя Маршаку Хотя я заметил, что Вы ближе к Пастернаку, как переводчик.