raf_sh

"Через два дня никто бы не узнал нумеров, занимаемых Васильем Львовичем: на окнах, на полу - везде были брошены книги. Книги врагов дядя не разрезал ножом, а взрезал вилкою, как бы вспарывая им животы, и Александр их тотчас узнавал: это они валялись на полу в небрежении. Дядя Василий Львович и жил и дышал литературной войной. Недаром Шишков со своими варяго-россами его задел: дядя рвался в бой.

Однажды ночью Александр проснулся: в соседней комнате кто-то тихо фыркал, урчал и стонал. Он подкрался к двери. Дядя в одной сорочке сидел посреди комнаты на табуретке. Свеча стояла на полу. В свесившейся руке его была книга. Косое брюхо его ходило. Он посмотрел на пораженного Александра и продолжал смеяться. Наконец он отер платком лоб, вздохнул и сказал Александру:
- Двоица!
Он прочел:

Но кто там мчится в колеснице
На резвой двоице порой?

- Двоица - это пара, - объяснил он наконец. - Это на их языке, на варяго-росском, означает пару. Так их бард, князинька Шихматов, шут полосатый, пишет: двоица. Это желтый дом, это кабак, друг мой! "Рассвет полночи"!
Дядя брызгал во все стороны.
Он прочел Александру все стихотворение. Кроме "двоицы", к огорчению его, ничего примечательного в стихотворении он не нашел.
- Скука, - сказал он, - скука-то какая! Вот так бард! Такому барду на чердак дорога. Там ему место.
Дядя, к удивлению Александра, оказался сквернословом. Брань так и сыпалась. Он взял с полу еще одну книгу. Это был словарь Шишкова.
- Рыгать, - прочел дядя и вдруг вскипел: - Вот! Площадное, кабацкое слово тащит в поэзию! И все это поощряется! Печатается! Старый хрыч собирает шайку приказных и холуев. Это дьячок в кабаке! Вот что такое его "Беседа"! Пусть все это знают! А что будет с тонким истинным вкусом! Страшно и подумать!
- Вы меня, милостивый государь, зовете "вкусоборцем", - кричал он, - да, я вкусоборец. Ваше слово нелепо, подло, это слово дьячка, но отныне я его принимаю. Я вкусоборец! Таким родился, таким и умру.
Литературные страсти преобразили его. Александр впервые видел его в таком раздражении.
- Ногти - смотреть: нога; нож - смотреть: нога, - читал дядя словарь Шишкова, - нагота - смотреть: нога; все нога да нога. Прах - смотреть: порох. На кой мне прах смотреть порох!
В соседнем нумере тоже не спали; по коротким словам, звону денег слышно было, что за стеной идет игра.
- Храпеть - смотреть: сопеть, - прочел дядя и развел руками.
- Одно дело храпеть во сне, - сказал он Александру, - и совсем другое сопеть в обществе. Первое есть несчастная привычка, второе - невоспитанность. Из того, что мне случается храпеть во сне, вовсе не следует, что я соплю при женщинах. Шишков так воспитан, что для него все равно - храпеть или сопеть.
Потом он тут же, из той же книги, что и "двоицу", прочел новую басню Крылова, грубую, по его мнению, и отверженную гармонией:

Предлинной хворостиной
Мужик гусей гнал в город продавать!

- Иной - иной - ык - гу - гнал, - бормотал Василий Львович. - Что за звуки!
Новая баснь и моралью своею возбудила в нем сильное негодование.
- Да, наши предки Рим спасли! Да! Да! Да! - кричал дядя. - И спасли! А ваши, милостивый государь, гусей пасли! Различие очевидное! Далеко тебе и с баснями твоими до Дмитриева.
Дядя был в вдохновении. Он не называл более по именам врагов своих: Шишков был Старый Хрыч и Старый Дед. Какой-то Макаров звался у него Мараков и просто Марака.
- Библический содом и желтый дом! - сказал он и сам изумился.
Он соскочил со своего табурета и записал внезапную рифму. Сам того не замечая, в защите тонкого вкуса, дядя употреблял весьма крепкие выражения.
В соседнем нумере кончили играть - кто-то насвистывал сквозь зубы и вдруг запел вполголоса:

Старик седой, зовомый Время,
В пути весь век свой провождал

Дядя вдруг успокоился.
Он вслушивался некоторое время и с торжеством указал племяннику на стену:
- Шаликов. Шихматова стихов небось не поют.
Александр наслаждался. Ему нравилось все - ночь за окном, и дядино буйство, и песнь за стеной, и литературная война, в которой дядя участвовал.
Литературные мнения дяди казались ему неоспоримыми, он был всею душой на его стороне. Наконец дядя рухнул в постель, послал его спать, и через минуту оба спали".

(Ю.Н.Тынянов "Пушкин")