из Уистана Хью Одена
во славу известняка
И если он образует пейзаж, по которому мы, нестойкие,
Постоянно тоскуем, то это скорее затем, что
Растворяем в воде. Приметь округлённые склоны
С верховым ароматом тимьяна, и ниже —
Тайны скрытых пещер и протоков; расслышь ключи,
Что журчат отовсюду, смеясь,
Наполняя себе озёра для рыбы, врезая
Небольшие ущелья с обрывами для развлечения
Мотыльков или ящериц; да, изучи этот край
Расстояний недолгих и замкнутых мест —
Что быть может подобнее Матери, приличнее фоном
Её сыну игривому — лежит, привалившись
К прогретой солнцем скале, не сомневаясь,
Что любим — несмотря на проступки; деянья его — лишь
Продолжения чар? От размытого сброса
До храма на вершине холма, от проступающих вод и до
Полноправных колодцев, от зарослей к винограднику —
Прихотливый и дерзостный путь, но по силам
Даже детским стремлениям быть заметнее братьев —
Пусть дразниться, ласкаться — но быть.
Так следи за ватагой соперников — тех, что по двое, по трое
Вверх и вниз продвигаются между домами, порой
Взявшись за руки — но никогда, слава Господу, маршем; или,
Примостившись в тени на площади в полдень, ведут
Многословные речи, настолько друг с другом знакомы,
Что не ждут разглашения неких секретов; таким
Не постичь божества, чьи гневные вспышки — в высотах морали:
Не уладишь умелой строкой, не задобришь
Авентюрой удачной; отведав податливость камня,
Не познали они, что значит сокрыть свои лица во страхе
Перед кратером, чьей пылающей ярости не утолить;
Приспособлены к местным нуждам долин,
Где всё достижимо пешком, где всё в пределах касания,
Их глаза никогда не глядели в безмерность пространства
Сквозь узор гребешка кочевника; от рожденья счастливы,
Ноги их никогда не встречались с грибами
И уродцами джунглей — монструозными формами жизни,
От которых, хотелось надеяться, мы далеки бесконечно.
В общем, если один из них отправляется спать, голова его
Всё же мыслит практически: стать сутенёром,
Подзаняться продажей фальшивых бриллиантов, сломать фантастический тенор
Ради звучных эффектов, способных обрушивать дом — с каждым может случиться такое,
Кроме лучших и худших из нас...
Потому-то я полагаю,
Что ни лучший, ни худший не задерживались здесь с пребыванием, в поиске
Невозделанных пажитей, где красота не настолько абстрактна
И где свет не настолько бесстыден, и значение жизни
Повесомей, чем пылкость случайных соитий. "Приди!" — возглашали обломки гранита,—
"Как уклончив твой юмор, как случайны
Поцелуи твои, даже нежные; как окончательна смерть." (Кандидаты в святые
Ускользали, вздыхая.) "Приди!" — мурлыкали глины и гальки,—
"Здесь, на наших равнинах, простор для армейских манёвров; реки
Ждут смиряющего, и рабы готовы воздвигнуть могилу твою
В грандиозном классическом стиле: податлив человек, как земля — и обоих
Есть нужда изменить." (Претенденты на Цезарство встали и
Удалились, грохнув дверями.) Но воистину дерзких манил
Древний глас, бесстрастный океанический шёпот:
"Я — одиночество, что не просит и не обещает,
Сим дарую свободу тебе. Любви не существует,
Есть лишь облики зависти. Все они — только печаль."
Дорогой мой, они были правы, голоса —
И пока ещё правы; земля эта — вряд ли гостеприимный
Дом, как кажется, и покой её — не исторический лад, где
Всё уже решено навсегда, — а задворки,
Разорённая периферия, она
Пробивается к внешнему миру посредством туннеля, с какой-то
Обносившейся жалобой... Так? — Не совсем:
Есть гражданская ноша, которой, противореча себе,
Не оставит она: подвергать сомнению
Всё, что ясно Великим Державам; тревожить в нас правоту. Поэт,
Обожаемый за усердный обычай именовать
Солнце солнцем, а разум свой Лабиринтом, оказывается смущён
Мрамором этих статуй — они опровергнуть готовы
Антимифологический миф его; беспризорников стайка,
Погоняя учёного мужа вдоль очерепиченных колоннад
Своим бойким докучным зуденьем, омрачает влеченье к тончайшим
Аспектам Природы; укорён здесь и я — а за что
И насколько, ты знаешь. Не терять же времени, не быть пойманным
Или брошенным, нет! походить
На зверей, повторяющих только себя, на вещи вроде воды
Или камня, чья деятельность предсказуема — вот
Наш молитвенник — главнейшей отрадой в нём музыка,
Извлекаемая где угодно, невидимая
И не пахнущая. Поскольку нам приходится ждать
Смерти как неизбежности — мы, несомненно, правы; но если
Искупимы грехи, и тела восстанут из мёртвых, то
Воплощения вещества
В невинных атлетов, в жестикулирующие фонтаны,
Сотворённые лишь для забавы, намекают ещё и на то, что
Блаженные не озаботятся взглядом, которым их озирают —
Что скрывать им. Дорогой мой, конечно, во всём этом я
Недостаточно смыслю, но когда попытаюсь представить очертания безупречной любви
Или будущей жизни — слышу лишь бормотание
Подземельных ключей, вижу лишь известняковый пейзаж.
May 1948
(перевод 26.05.2016)
( оригинал, материалы, примечания... )
